ЧУДО ВЕРЫ!
"Русский солдат
Александр Воронцов просидел в яме в Чечне 5 лет
Пять лет судьбы одного человека.
Саша был в чеченском плену — 5 лет; два года его – НЕ КОРМИЛИ; испытывали на
нем приемы рукопашного боя; его несколько раз — РАССТРЕЛИВАЛИ, стреляли почти в
упор, но так и – НЕ СМОГЛИ расстрелять!!!
В 1995 году — первая чеченская война. Я подполковник Антоний Маньшин, был
командиром штурмовой группы, а соседняя, вторая штурмовая группа была названа
именем героя России Артура, моего друга, который погиб в Грозненских боях,
накрыв собой раненого солдата: солдат выжил, а он погиб от 25 пулевых ранений.
В марте 1995 года штурмовая группа Артура из 30 бойцов на трех БРДМ-ах
выполняла штабной рейд по блокированию групп боевиков во Введенском ущелье. Есть
там такое место Ханчелак, что переводиться с чеченского — как мертвое ущелье,
там нашу группу поджидала засада.
Засада — это верная смерть: головная и замыкающая машины подбиваются, и тебя
методически расстреливают с высоток. Группа, попавшая в засаду, живет максимум
20-25 минут – потом остаётся братская могила. По радиостанции запросили помощь
с воздуха вертолетов огненной поддержки, подняли мою штурмовую группу, мы
прибыли на место через 15 минут. Управляемыми ракетами воздух-земля уничтожили
огневые позиции на высотках, к нашему удивлению группа уцелела, только
недосчитались Саши Воронцова. Он был снайпером и сидел на головной машине, на
БРДМ-е и взрывной волной его сбросило в ущелье метров 40-50 глубиной. Стали его
искать, не нашли. Уже стемнело. Нашли кровь на камнях, а его не было. Случилось
худшее, он контуженный попал в плен к чеченцам. Мы по горячим следам создали
поисково-спасательную группу, трое суток лазили по горам, даже в контролируемые
населенные пункты боевиков ночью входили, но так Сашу и не нашли. Списали, как
без вести пропавшего, потом представили к ордену мужества. И вы, представляете,
проходит 5 лет. Начало 2000 года, штурм Шатоя, в Артурском ущелье в Шатойском
районе есть населенный пункт Итум-Кале, при блокировке его нам мирные жители
сообщили, что у них в зиндане (в яме) сидит наш спецназовец уже 5 лет.
Надо сказать, что 1 день в плену у чеченских бандитов — это ад. А тут — 5 лет.
Мы бегом туда, уже смеркалось. Фарами от БМП осветили местность. Видим яму 3 на
3 и 7 метров глубиной. Лесенку спустили, поднимаем, а там живые мощи. Человек
шатается, падает на колени и я по глазам узнал Сашу Воронцова, 5 лет его не
видел и узнал. Он весь в бороде, камуфляж на нем разложился, он в мешковине
был, прогрыз дырку для рук, и так в ней грелся. В этой яме он испражнялся и там
жил, спал, его вытаскивали раз в два-три дня на работу, он огневые позиции
чеченцам оборудовал. На нем вживую чеченцы тренировались, испытывали — приемы
рукопашного боя, то есть ножом тебя — в сердце бьют, а ты должен удар отбить. У
нас в спецназе подготовка у ребят хорошая, но он изможденный, никаких сил у
него не было, он, конечно промахивался — все руки у него были изрезаны. Он
перед нами на колени падает, и говорить не может, плачет и смеется. Потом
говорит: "Ребята, я вас 5 лет ждал, родненькие мои.” Мы его в охапку, баньку
ему истопили, одели его. И вот он нам рассказал, что с ним было за эти 5 лет.
Вот мы сидели неделю с ним, соберемся за трапезой, обеспечение хорошее было, а
он кусочек хлеба мусолит часами и ест тихонечко. У него все вкусовые качества
за 5 лет атрофировались. Рассказал, что его 2 года вообще — не кормили.
Спрашиваю: ”Как ты жил-то?” А он: "Представляешь, командир, Крестик целовал,
крестился, молился, — брал глину, скатывал в катышки, крестил её, — и ел. Зимой
снег — ел”. "Ну и как?”–– спрашиваю. А он говорит: ”Ты знаешь, эти катышки
глиняные были для меня вкуснее, чем домашний пирог. Благословенные катышки
снега были — слаще меда”.
Его 5 раз — расстреливали на Пасху. Чтобы он не убежал, ему — перерезали
сухожилия на ногах, он стоять — не мог. Вот ставят его к скалам, он на коленях
стоит, а в 15-20 метров от него, несколько человек с автоматами, которые должны
его расстрелять.
Говорят: "Молись своему Богу, если Бог есть, то пусть Он тебя спасет”. А он так
молился, у меня всегда в ушах его молитва, как простая русская душа: "Господи
Иисусе, мой Сладчайший, Христе мой Предивный, если Тебе сегодня будет угодно, я
ещё поживу немножко”. Глаза закрывает и крестится. Они спусковой крючок снимают
— осечка. И так дважды — выстрела НЕ ПРОИСХОДИТ. Передвигают затворную раму —
НЕТ выстрела. Меняют спарки магазинов, выстрела — опять не происходит, автоматы
— МЕНЯЮТ, выстрела все равно – НЕ ПРОИСХОДИТ.
Подходят и говорят: "Крест сними”. Расстрелять его – НЕ МОГУТ, потому что Крест
висит на нем. А он говорит: "Не я этот Крест надел, а священник в таинстве
Крещения. Я снимать — не буду”. У них руки тянуться — Крест сорвать, а в
полуметре от его — тела их СКРЮЧИВАЕТ Благодать Святого Духа и они скорченные —
ПАДАЮТ на землю. Избивают его прикладами автоматов и бросают его в яму. Вот так
два раза пули — не вылетали из канала ствола, а остальные вылетали и всё — МИМО
него летели. Почти в упор – НЕ МОГЛИ расстрелять, его только камешками посекает
от рикошета и всё.
И так оно бывает в жизни. Последний мой командир, герой России Шадрин говорил:
"Жизнь странная, прекрасная и удивительная штука”.
В Сашу влюбилась девушка чеченка, она его на много моложе, ей было 16 лет, то
тайна души. Она на третий год в яму по ночам носила ему козье молоко, на
веревочки ему спускала, и так она его выходила. Её ночью родители ловили на
месте происшествия, пороли до смерти, запирали в чулан. Звали её Ассель. Я был
в том чулане, там жутко холодно, даже летом, там крошечное окошко и дверь с
амбарным замком. Связывали её. Она умудрялась за ночь разгрызать веревки,
разбирала окошко, вылезала, доила козочку и носила ему молоко.
Он Ассель забрал с собой. Она крестилась с именем Анна, они повенчались, у них
родилось двое деточек, Кирилл и Машенька. Семья прекрасная. Вот встретились мы
с ним в Пскова — Печерском монастыре. Обнялись, оба плачем. Он мне всё
рассказывает. Я его к старцу Адриану повел, а там народ не пускает. Говорю им:
"Братья и сестры, мой солдат, он в Чечне в яме 5 лет просидел. Пустите Христа
ради”. Они все на колени встали, говорят: "Иди, сынок”. Прошло минут 40.
Выходит с улыбкой Саша от старца Адриана и говорит: "Ничего не помню, как будто
— с Солнышком беседовал!”. А в ладони у него ключи от дома. Батюшка им дом
подарил, который от одной старой монахини монастырю отошел.
А самое главное, мне Саша при расставании сказал, когда я его спросил, как же
он всё это пережил: "Я два года пока сидел в яме плакал так, что вся глина подо
мной мокрая от слез была. Я смотрел на звездное чеченское небо в воронку
зиндана и ИСКАЛ — моего Спасителя. Я рыдал как младенец, ИСКАЛ — моего Бога”.
"А дальше?”- Спросил я. "А дальше — я купаюсь в Его объятиях”, — ответил Саша.