БЛОНДИНКА (обязательно прочтите до конца!)
Отец Виталий отчаянно сигналил вот уже минут 10. Ему нужно было срочно
уезжать на собрание благочиния, а какой-то громадный черный джип надежно
«запер» его машину на парковке около дома.
«Ну что за люди?! – мысленно возмущался отец Виталий – Придут, машину бросят,
где попало, о людях совсем не думают! Ну что за безчинство?!»
В мыслях он рисовал себе сугубо мужской разговор с владельцем джипа, которого
представлял себе как такого же огромного обритого дядьку в черной кожаной
куртке. «Ну, выйдет сейчас! Ну, я ему скажу!..» – кипел отец Виталий. Тут
наконец-то одна дверь звякнула пружиной и начала открываться. Отец Виталий
вышел из машины, намереваясь высказать оппоненту все, что о нем думает. Дверь
открылась и на крыльцо вышла … блондинка. Типичная представительница гламурного
племени в обтягивающих черных джинсиках, в красной укороченной курточке с
меховым воротником и меховыми же манжетами, деловито цокающая сапожками на
шпильке.
– Ну чё ты орешь, мужик? – с интонацией Верки Сердючки спросила она, покручивая
на пальчике увесистый брелок. Накрашенные и явно наращенные ресничищи
взметнулись вверх, как два павлиньих хвоста над... глазками.
– Ну, ты чё, подождать не можешь? Видишь, люди заняты!
– Знаете ли, я тоже занят и тороплюсь по очень важным делам! – изо всех сил
стараясь сдерживать эмоции, ответил отец Виталий блондинке, прошествовавшей
мимо него и стала рыться в салоне, выставив к собеседнику обтянутый джинсами
тыл.
– Торопится он... – продолжила монолог девушка – Чё те делать, мужик? – тут
она, наконец, повернулась к отцу Виталию лицом. Несколько мгновений она
смотрела на него, приоткрыв пухлые губки и хлопая своими гигантскими ресницами.
– О, – наконец изрекла она – Поп, что ли? Ну все, день насмарку! – как-то
достаточно равнодушно, больше для отца Виталия, чем для себя, сказала она и
взобралась в свой автомобиль, на фоне которого смотрелась еще более хрупкой.
Стекло водительской двери опустилось вниз и девушка весело крикнула:
– Поп, ты отошел бы, что ли, а то ведь перееду и не замечу!
Отец Виталий, кипя духом, сел в свою машину. Джип тяжело развернулся и
медленно, но уверенно покатил к дороге. Отцу Виталию надо было ехать в ту же
сторону. Но чтобы не плестись униженно за обидчицей, он дал небольшой крюк и
выехал на дорогу с другой стороны.
Отец Виталий за четыре года своего служения повидал уже много всяких-разных
людей: верующих и не верующих, культурных и невоспитанных, интеллигентных и
хамов. Но, пожалуй, никто из них не вводил его в состояние такой внутренней
безпомощности и такого неудовлетворенного кипения, как эта блондинка. Не то,
что весь день – вся неделя пошла наперекосяк. Чем бы батюшка не занимался, у
него из головы не выходила эта меховая блондинка на шпильках. Ее
танково-спокойное хамство напрочь выбило его из того благодушно-благочестивого
состояния, в котором он пребывал уже достаточно долгое время.
И, если сказать откровенно, отец Виталий уже давно думал, что никто и ничто не
выведет его из этого блаженного состояния душевного равновесия. А тут – на
тебе! В конце-концов, с мужиком можно выяснив суть да дело, похлопать друг
друга по плечу и на этом конфликт был бы исчерпан. А тут – девчонка. По-мужски
с ней никак не разобраться, а у той, получается, все руки развязаны. И не
ответишь, как хотелось бы, – сразу крик пойдет, что поп, а беззащитных девушек
оскорбляет.
Матушка заметила нелады с душевным спокойствием мужа. Батюшка от всей души
нажаловался ей на блондинку.
– Да ладно тебе на таких-то внимание обращать, – ответила матушка – Неверующая,
что с неё взять? И, судя по всему, не очень умная.
- Это точно, – согласился отец Виталий – взятки-гладки, была бы умная, так себя
бы не вела.
Отец Виталий начал было успокаиваться, как жизнь преподнесла ему еще один
сюрприз. Как нарочно, он стал теперь постоянно сталкиваться с блондинкой во
дворе. Та как будто специально поджидала его. И, как нарочно, старалась
досадить батюшке. Если они встречались в дверях подъезда, то блондинка первая
делала шаг навстречу, и отцу Виталию приходилось сторониться, чтобы пропустить
ее, да еще и дверь придерживать, пока эта красавица не продефилирует мимо. Если
отец Виталий ставил под окном машину, то непременно тут же, словно ниоткуда,
появлялся большой черный джип и так притирался к его «шкоде», что батюшке приходилось
проявлять чудеса маневрирования, чтобы не задеть дорогого «соседа» и не попасть
на деньги за царапины на бампере или капоте.
Жизнь отца Виталия превратилась в одну сплошную мысленную войну с блондинкой.
Даже тематика его проповедей изменилась. Если раньше батюшка больше говорил о
терпении и смирении, то теперь на проповедях он клеймил позором безстыдных
женщин, покрывающих лицо слоями штукатурки и носящих искусственные волосы,
чтобы уловлять в свои сети богатых мужчин и обезпечивать себе безбедную жизнь
своим безстыдным поведением. Он и сам понимал, что так просто изливает свою
безсильную злобу на блондинку. Но ничего не мог с собой поделать. Даже поехав
на исповедь к духовнику, он пожаловался на такие смутительные обстоятельства
жизни, чего прежде никогда не делал.
– А что бы ты сказал, если бы к тебе на исповедь пришел бы твой прихожанин и
ожаловался на такую ситуацию? – спросил духовник. Отец Виталий вздохнул. Что бы
он сказал? Понятно, что – терпи, смиряйся, молись… Впервые в жизни он понял,
как порой нелегко, да что там – откровенно тяжело исполнять заповеди и не то
что любить – хотя бы не ненавидеть ближнего.
– Я бы сказал, что надо терпеть, – ответил отец Виталий. Духовник развел
руками.
– Я такой же священник, как и ты. Заповеди у нас у всех одни и те же. Что я
могу тебе сказать? Ты сам все знаешь.
«Знать-то знаю, – думал отец Виталий по дороге домой – Да что мне делать с этим
знанием? Как исповедовать, так совесть мучает. Людей учу, а сам врага своего
простить не могу. И ненавижу его. В отпуск, что ли, попроситься? Уехать на
недельку в деревню к отцу Сергию. Отвлечься. Рыбку половить, помолиться в
тишине…»
Но уехать в деревню ему не довелось. Отец Сергий, его однокашник по семинарии,
позвонил буквально на следующий день и сообщил, что приедет с матушкой на пару
деньков повидаться.
Отец Виталий был несказанно рад. Он взбодрился и даже почувствовал какое-то
превосходство над блондинкой, по-прежнему занимавшей его ум, и по-прежнему
отравлявшей ему жизнь. В первый же вечер матушки оставили мужей одних на кухне,
чтобы те могли расслабиться и поговорить «о своем, о мужском», а сами
уединились в комнате, где принялись обсуждать сугубо свои, женские, проблемы.
За чаем беседа текла сама собою, дошло дело и до жалоб отца Виталия на
блондинку.
– С женщинами не связывайся! – нравоучительно сказал отец Сергий – Она тебя
потом со свету сживет. Ты ей слово – она тебе двадцать пять. И каждое из этих
двадцати пяти будет пропитано таким ядом, что мухи на лету будут дохнуть.
– Да вот, стараюсь не обращать внимания, а не получается, – сетовал отец
Виталий...
Когда гости собрались в обратный путь. Отец Виталий с матушкой и двухлетним
сынком Феденькой вышли их проводить.
И тут в тихий двор ворвалась смерть. Она неслась на людей в образе огромного
многотонного грузовика, неизвестно откуда взявшегося здесь, в тихом
провинциальном дворе. Священники молча смотрели на стремительно приближающийся
КАМАЗ. Отлетела в сторону урна, выдранная из земли скамейка подлетела вверх
метра на два. «Зацепит или нет?» – успел подумать отец Виталий, мысленно
прикидывая возможную траекторию движения машины.
И тут что-то светленькое мелькнуло на дорожке. Феденька выбежал на асфальт за
укатившимся мячиком. Ни отец Сергий, ни отец Виталий, ни обе матушки не успели
даже понять и сообразить, что надо сделать, чтобы спасти ребенка, да, наверное,
и не успели бы ничего сделать. Их опередил тот самый джип, который секунду
назад проехал мимо. Они увидели, что машина, взревев мотором, резко рванула
вперед прямо в лоб КАМАЗу.
Оглушительный грохот, страшный, рвущий нервы скрежет металла, звук лопающихся
стекол – все это свершилось мгновенно. Обломки попадали на землю. Асфальт был
покрыт слоем осколков от фар. Куски бампера, решетки, еще чего-то усеяли все
вокруг. А затем наступила звенящая тишина, которую не смогла нарушить даже стая
голубей, испуганно вспорхнувшая с крыши и тут же усевшаяся на другую крышу.
И посреди всего этого хаоса стоял Феденька и ковырял пальцем в носу. С
недоумением смотрел он груду металла, в которую превратился джип, а потом
оглянулся на родителей, словно спрашивая, что же такое тут произошло? Первой
очнулась матушка отца Сергия. Она бросилась к мальчику и на руках вынесла его
из кучи осколков. Матушка отца Виталия лежала в обмороке. К машинам бежали
картежники – выручать людей. КАМАЗ открыли сразу и вытащили на асфальт мертвое
тело водителя. Судя по вмятине на лобовом стекле, он погиб от удара головой об
него. А двери джипа, смятые и вдавленные, открыть не удавалось. За темными
стеклами не было возможно ничего разглядеть. Джип «ушел» в грузовик по самое
лобовое стекло. Кто-то из местных автомобилистов поливал джип из огнетушителя –
на всякий случай.
Спасатели и две «скорых» подъехали через 20 минут. Джип пришлось резать, чтобы
извлечь из него водителя. Подъехали гаишники, стали опрашивать свидетелей. Мало
кто чего мог сказать, все сходились в одном – во двор влетел неуправляемый
КАМАЗ и врезался в джип.
- Да, ему тут и деваться-то некуда, – согласился один из гаишников, оглядев
двор.
- Не так все было, – вдруг раздался голос старика Михалыча. Он подошел к
гаишникам, дымя своей цигаркой. – Я все видел, я вон тама сидел, – показал он
рукой на свою голубятню.
– Что Вы видели? – спросил гаишник, покосившись на смрадный окурок.
– Да джип-то энтот, он ехал просто так, когда КАМАЗ-то выскочил. Он, может, и
свернул бы куда, а вон сюда, хотя бы, – дед Михалыч кивнул на проулочек – Ведь
когда КАМАЗ-то выехал, джип-то вот здесь как раз и был. Да тут вон какое
дело-то… Ребятенок ихний на дорогу выскочил. И джип-то, он вперед-то и рванул,
чтобы, значит, ребятенка-то спасти. А иначе – как его остановишь-то, махину
такую?
– То есть, водитель джипа пошел на лобовое столкновение, чтобы спасти ребенка?
– чуть помолчав, спросил гаишник.
– Так и есть, – кивнул дед – С чего бы ему иначе голову-то свою подставлять?
Время у него было, мог он отъехать, да вот, дите пожалел. А себя, значицца,
парень подставил.
Люди молчали. Дед Михей открыл всем такую простую и страшную правду о том, кого
сейчас болгарками вырезали из смятого автомобиля.
– Открывай, открывай! – раздались команды со стороны спасателей – Держи, держи!
Толя, прими сюда! Руку, руку осторожней!
Из прорезанной дыры в боку джипа трое мужчин вытаскивали тело водителя. Отец
Виталий подбежал к спасателям:
– Как он?
– Не он – она! – ответил спасатель. Отец Виталий никак не мог увидеть лица
водительницы – на носилках все было красным и имело вид чего угодно, только не
человеческого тела. «Кто же это сделал такое? – лихорадочно думал отец Виталий
– Она же Федьку моего спасла… Надо хоть имя узнать, за кого молиться…» Вдруг
под ноги ему упало что-то странное. Он посмотрел вниз. На асфальте лежал хорошо
знакомый ему блондинистый конский хвост. Только теперь он не сверкал на солнце
своим синтетическим блеском, а валялся грязный, в кровавых пятнах, похожий на
мертвое лохматое животное.
Оставив на попечение тещи спящую после инъекции успокоительного матушку и так
ничего и не понявшего Федю, отец Виталий вечером поехал в больницу.
– К вам сегодня привозили девушку после ДТП? – спросил он у медсестры.
– Карпова? Она прооперирована, сейчас без сознания в реанимации. Звоните по
телефону, Вам скажут, если она очнется, – оттараторил хирург и умчался куда-то
вниз.
Всю следующую неделю отец Виталий ходил в больницу. Карпова так и не приходила
в себя. По нескольку раз на дню батюшка молился о здравии рабы Божией, имя же
которой Господь знает. Он упрямо вынимал частицы за неё, возносил сугубую
молитву и продолжал звонить в больницу, каждый раз надеясь, что Карпова пришла
в себя. Отец Виталий хотел сказать ей что-то очень-очень важное, что рвалось у
него из сердца. Наконец, в среду вечером, ему сказали, что Карпова пришла в
себя. Бросив все дела, отец Виталий помчался в больницу. Едва поднявшись на
второй этаж, он столкнулся с тем же хирургом, которого видел здесь в первый
день.
– Извините, Вы могли бы мне сказать, как состояние Карповой? – спросил батюшка.
–Понимаете, мы даем информацию только родственникам, – ответил хирург.
– Мне очень нужно, – попросил отец Виталий – Понимаете, она моего ребенка
спасла.
–А, слышал что-то… Пошла в лобовое, чтобы грузовик остановить… Понятно теперь…
К сожалению, ничего утешительного сказать Вам не могу. Мы ведь ее буквально по
кускам собрали. Одних переломов семь, и все тяжелые. С такими травмами обычно
не живут. А если и выживают – до конца жизни прикованы к постели. Молодая,
может, выкарабкается.
– А можно мне увидеть её?
Врач окинул священника взглядом.
– Ну, вон халат висит – возьмите, – со вздохом сказал он – Я Вас провожу. И
никому ни слова.
Отец Виталий вошел в палату. На кровати лежало нечто, все в бинтах и на
растяжках. Краем глаза он заметил на спинке кровати картонку: Карпова Анна
Алексеевна, 1985 г.р. Батюшка подставил стул к кровати, сел на него и
наклонился над девушкой. Лицо её было страшное, багрово-синее, распухшее.
Девушка приоткрыла глаза. Глаза у неё были обычные, серые. Не было в них ни
наглости, ни хищности. Обычные девчачьи глаза.
– Это Вы? – тихо спросила она.
– Да. Я хочу поблагодарить Вас. Если я могу как-то помочь Вам, скажите.
– Как Ваш малыш? – спросила Аня.
– С ним все в порядке. Он ничего не понял. Если бы не Вы…
– Ничего, – ответила Аня. Наступила тишина, в которой попискивал какой-то
прибор.
– Вы, правда, священник? – спросила Аня.
– Да, я священник.
– Вы можете отпустить мне грехи? А то мне страшно.
– Не бойтесь. Вы хотите исповедоваться?
– Да, наверное. Я не знаю, как это называется.
– Это называется исповедь, – отец Виталий спешно набросил епитрахиль – Говорите
мне все, что хотите сказать. Я Вас слушаю очень внимательно.
– Я меняла очень много мужчин, - сказала Аня после секундной паузы – Я знаю,
что это плохо, - она чуть помолчала – Еще я курила.
Отец Виталий внимательно слушал исповедь Ани. Она называла свои грехи спокойно,
без слезливых истерик, без оправданий, без желания хоть как-то выгородить себя.
Если бы батюшка не знал, кто она, то мог бы подумать, что перед ним глубоко
верующий, церковный, опытный в исповеди человек. Такие исповеди нечасто
приходилось принимать ему на приходе – его бабушки и тетушки обычно начинали
покаяние с жалоб на ближних, на здоровье, с рассуждений, кто «правее»… Либо это
было непробиваемое «живу, как все».
Аня замолчала. Отец Виталий посмотрел на неё – она лежала с закрытыми глазами.
Батюшка хотел уже было позвать сестру, но девушка опять открыла глаза. Было
видно, что она очень утомлена.
- Все? – спросил отец Виталий.
- Я не знаю, что еще сказать, - ответила Аня. Священник набросил ей на голову
епитрахиль и прочитал разрешительную. Некоторое время они оба молчали. Потом
Аня с беспокойством спросила:
- Как Вы думаете – Бог простит меня?
- Конечно, простит, - ответил батюшка – Он не отвергает идущих к Нему.
Тут Аня улыбнулась вымученной страдальческой улыбкой.
- Мне стало лучше, - тихо сказала она и закрыла глаза. Тишина палаты
разрушилась от резкого звонка. В палату вбежала медсестра, потом двое врачей,
началась суматоха, отчаянные крики «Адреналин!». Отец Виталий вышел из палаты и
сел в коридоре на стул. Он думал о Вечности, о смысле жизни, о людях. От мыслей
его заставила очнуться вдруг наступившая тишина. Двери палаты широко раскрыли и
на каталке в коридор вывезли что-то, закрытое простыней. Отец Виталий встал,
провожая взглядом каталку. «Я же не попросил у неё прощения!» - с отчаянием
вспомнил он.
Через два года у отца Виталия родилась дочка. Девочку назвали Аней.